– К сожалению. Вам очень важно знать, кто он был?

– Кто он был, я и так знаю, – небрежно ответил сэр Джеймс. – Только доказать пока не могу, но знаю.

Собеседники не стали задавать ему напрашивающегося вопроса, заранее чувствуя, что ответа все равно не получат.

– Не понимаю одного, – внезапно сказал премьер-министр. – Каким образом эта фотография оказалась в ящике мистера Херсхейммера?

– Может, она и не покидала его? – мягко предположил адвокат.

– А как же наш мифический противник? Инспектор Браун?

– М-да! – задумчиво протянул сэр Джеймс и встал. – Но не буду отнимать у вас времени. Продолжайте вершить судьбы страны, а меня ждет… мое дело…

Два дня спустя Джулиус Херсхейммер вернулся из Манчестера. На столе его ждала записка Томми.

«Дорогой Херсхейммер.

Простите мою вспыльчивость. На случай, если мы больше не увидимся, желаю вам всего хорошего. Мне предложили работу в Аргентине, и я скорее всего соглашусь.

Ваш Томми Бересфорд».

По лицу Джулиуса скользнула странная улыбка. Он бросил письмо в мусорную корзину.

– Дуралей проклятый! – пробормотал он.

Глава 23

Наперегонки со временем

Поговорив по телефону с сэром Джеймсом, Томми затем явился в Саут-Одли. Альберт был на посту, при исполнении своего служебного долга. Томми ему представился – друг Таппенс. Альберт тут же оставил официальный тон.

– Здесь теперь все так тихо стало! – грустно сказал он. – Барышня, надеюсь, здорова, сэр?

– Я не рискнул бы этого утверждать, Альберт! Дело в том, что она… исчезла.

– Да неужто шайка ее сцапала?

– Вот именно.

– На самом дне, сэр?

– Черт побери, на суше!

– Это такое выражение, сэр, – терпеливо объяснил Альберт. – В кино у шаек всегда есть место, где они отсиживаются – это и есть «дно», ну, какой-нибудь ресторан. По-вашему, они ее прикончили, сэр?

– Надеюсь, что нет. Да, кстати, нет ли у тебя случайно тетки, бабки или еще какой-нибудь почтенной родственницы, которая вот-вот откинет копыта?

Физиономия Альберта медленно расплылась в блаженной улыбке.

– Усек, сэр. Моя бедная тетенька – она в деревне живет – уже давно тяжко хворает и призывает меня к своему смертному одру.

Томми одобрительно кивнул.

– Можешь доложить об этом кому следует и через час встретить меня у Черинг-Кросс?

– Я там буду, сэр, заметано.

Как и предвидел Томми, верный Альберт оказался бесценным союзником. Они поселились в гейт-хаусской гостинице. Альберт получил задание собрать информацию. Это оказалось довольно просто.

Астли-Прайерс принадлежал некоему доктору Адамсу. Насколько было известно хозяину гостиницы, доктор уже не практиковал, однако продолжал наблюдать кое-каких своих пациентов. Тут хозяин многозначительно покрутил пальцем у виска – «свихнутых», понимаешь? В деревне доктор пользовался общим уважением. Не скупился на пожертвования местному спортивному клубу – «приятный такой, добрый джентльмен». Давно ли он тут живет? Да, лет десять, а то и больше. Большой ученый. Из Лондона к нему то и дело ездят. То профессора, то просто посетители. Да, человек он радушный, гостей всегда хоть отбавляй.

Этот многословный панегирик [87] породил в душе Томми сомнение: неужели такой почтенный известный человек на самом деле – опасный преступник? И жизнь ведет совершенно обыкновенную для человека своей профессии. Ни намека на зловещие тайны. А что, если все его предположения – чудовищная ошибка? От этой мысли Томми похолодел.

Но тут он вспомнил про частных пациентов – о «свихнутых», и осторожно осведомился, нет ли между ними вот такой барышни, и описал Таппенс. Но про пациентов почти ничего узнать не удалось – они редко выходили за ограду. Столь же осмотрительное описание Аннет также результатов не принесло.

Астли-Прайерс оказался красивой кирпичной виллой среди густых деревьев, которые делали ее совершенно незаметной со стороны дороги.

В первый же вечер Томми в сопровождении Альберта отправился на разведку. По требованию Альберта они долго ползли по-пластунски, пыхтя и поднимая столько шума, что куда безопаснее было бы остаться в более привычном вертикальном положении. Как выяснилось, эти предосторожности были совершенно излишни. В саду, похоже, не было ни души, как чаще всего и бывает в загородных поместьях после наступления темноты. Томми опасался встречи со свирепой сторожевой собакой, Альберт же рассчитывал увидеть пуму [88] или дрессированную кобру. Однако до декоративного кустарника, окаймляющего дом, они добрались без всяких помех.

Шторы в столовой были подняты. Вокруг стола собралось многочисленное общество. Из рук в руки передавались бутылки портвейна. Обычный дружеский ужин. Из открытых окон доносились обрывки разговора. Компания азартно обсуждала местных крикетистов [89] .

И вновь Томми ощутил противный холодок неуверенности. Да разве можно так натурально притворяться? Неужели его снова одурачили? Джентльмен, сидевший во главе стола (в очках, со светлой бородкой), выглядел на редкость респектабельным и добропорядочным.

В эту ночь Томми мучила бессонница. Утром неутомимый Альберт заключил соглашение с рассыльным зеленщика и, временно заняв его место, втерся в доверие к кухарке из Астли-Прайерс. Когда он вернулся, то уже ни капли не сомневался, что она «тоже из этой шайки», однако Томми не слишком доверял его чересчур пылкому воображению. Никаких фактов Томми так от него и не добился, в ответ на его расспросы Альберт твердил, что «она какая-то не такая». И что это было видно с первого взгляда.

На следующий день, вновь подменив рассыльного (к великой выгоде последнего), Альберт наконец принес обнадеживающие сведения. В доме действительно гостит молодая француженка. Томми отбросил все сомнения. Его догадки подтверждались. Но времени почти не оставалось. Было уже двадцать седьмое. Двое суток в его распоряжении до двадцать девятого – до «Профсоюзного дня», о котором уже ходило столько разных слухов. Тон газет становился все более возбужденным. Намеки на готовящийся профсоюзами переворот делались все смелее. Правительство отмалчивалось. Оно знало все и было готово к роковому дню. По слухам, между профсоюзными руководителями не было согласия. Наиболее дальновидные из них понимали, что их планы могут нанести смертельный удар по той Англии, которую они в глубине души любили. Их пугали голод и тяготы – неизбежные спутники всеобщей забастовки, и они были бы рады пойти навстречу правительству, свернуть с опасной дороги. Однако за их спиной работали тайные силы, они регулярно напоминали рабочим о былых несправедливостях, они разжигали страсти, они призывали к радикальным мерам.

Томми полагал, что благодаря мистеру Картеру он теперь верно оценивает ситуацию. Если роковой документ окажется в руках мистера Брауна, общественное мнение наверняка переметнется на сторону профсоюзных экстремистов и революционеров. Пока же шансы были примерно равными. Конечно, правительство может прибегнуть к помощи армии и полиции, тогда оно наверняка победит – но какой ценой! Томми лелеял надежду на другой, почти невероятный исход: движение экстремистов само собой сойдет на нет, как только будет схвачен и арестован мистер Браун. Так думал Томми. Ведь оно существовало исключительно благодаря воле его неуловимого главаря. Без него они сразу растеряются, начнется паника, и многие честные люди одумаются и в последний момент все-таки пойдут на примирение.

«Театр одного актера, – думал Томми. – Надо поскорей его изловить».

В какой-то мере именно это честолюбивое желание заставило его попросить мистера Картера не вскрывать запечатанный конверт. К тому же ему не давал покоя таинственный, никому не дающийся в руки договор. Порой Томми испытывал ужас перед своей непомерной дерзостью. И он еще смеет надеяться на то, что сделал великое открытие – коего не сумели сделать люди куда умнее и опытнее его. Но, невзирая на сомнения, он не отступал от своего плана. Вечером они с Альбертом вновь забрались в знакомый сад. На сей раз Томми собирался как-нибудь проникнуть в дом. Когда они прокрались к нему почти вплотную, Томми внезапно ахнул.